Два дня рождения [хабаровской Гшарр, если только я жестоко не ошибаюсь, и аэропортовского философа-религиоведа с гитарой]; сомнительный ст.нв. год, слышимый отголосками взрывов под окнами; праздник обрезания Господня, наречения Господу - имени человеческого; память удивительного святого - Василия Великого - вместе с лишь десять раз в году совершаемой его Литургией [за которой, к своему стыду мне приходилось слегка поджаривать пальцы над свечами, чтобы от недосыпания не закрывались глаза].
И еще один из праздников - мой.
Ровно год назад был - первый шаг через порог храма. Не в качестве туриста, ценителя архитектуры или романтика-искателя тишины, а в качестве еще себе самому неизвестного православного христианина.
[До того, не смея сделать этот шаг - слушала отголоски службы, сидя на дереве неподалеку. Не смела подумать, что когда-нибудь смогу стать причастной этой трепетной тайне и красоте]
..год назад стало ясно, что не только дороги назад - нет, но - есть надежда, и путь, и свет.
"На самом деле, может быть и не было на Земле человека зауряднее, и наименее оригинального в своих целях и способе путешествия от рождения к смерти.
Практически все, что имеет в себе романтическую каплю бунтарства, тревожит ум – а почему? Мне отчего-то кажется, живи я в царской России, России православной и монархической, я очень может быть была бы завсегдатаем какого-нибудь революционного кружка, и за этим почитала бы себя передовым человеком, в высшей степени оригинальным, по меньшей мере.
А там было бы и до атеизма недалеко – во имя бунтарства?!
Однажды в метро я вдруг за собой заметила, что, наблюдая за пусть довольно вульгарными подростками, - завидую им, их едва только отставшей от детства юности, требующей в любой своей форме протеста против мира обыденности – каким бы распрекрасным этот мир не был. И что же, разве в нас самих такого - не было? Выше крыши! А куда делось-то? Приспособились…
Разве дурно? Не знаю… Но только - гаденько как-то, до брезгливости…
Это унылое движение запрограммированного человека из среднего класса, на самом деле, может привести в отчаяние. Неужели это хоть сколько-нибудь может совпадать с планом Бога о человеке, вот эта вот каждодневная предсказанность дороги, каждый метр которой утыкан указателями?!
Разве идти против течения – как принцип жизни – не есть та самая вражда против мира? Или все это – иллюзии непомерного тщеславия, моего тщеславия, испуганного мыслию вдруг – стать как все?
Последнее как ни есть похоже на правду."
Настроение – похоронно-задумчивое, безнадежно-надежное. Под стать саундреку сталкеровскому [и это на Святки-то?! Но так и есть - пост прошел, стало нечего ждать].
как затяжной прыжок в неизвестность, страшную и свободную;
анафема - мечтательности, после объявления которой со мной случаться стало такое, о чем помыслить было слишком - немыслимо. Превыше слов, превыше всякой рациональности.. Великая же и неисследованная, славная же и ужасная - их же несть числа.
Я на своей земле стала - своей. Каждый купол венчает - дом. Как это - много.
Топча кирзовыми сапогами слюнявые цветочки романтики, сподобилась - может быть, несколько дней в этом году - жить. Жить, а не казаться.
Быть живой.
Обрести на минуты - подлинность, за тряпьем в себе разглядеть - ипостась. Вешать на осине малодушие.
Не искать своего, получая - неизмеримое.
Плакать при первых звуках "Слава в вышних Богу.." - каждый раз, оттого что - не могу, не могу я этой песни вместить! Надрываться предисповедными отчаянием, смеяться монашеским шуткам.
Пораженно, изумленно благодарить - да за что мне такая милость?! Кому?! мне?! Да что я такое, Господи?!
Ниц падать, целовать землю.
Единоверцам - смотреть в глаза, как знаемым всю жизнь. Разучаться штампованным фразам. Воскресать чужими аккордами, диссидентствовать на старость молодости.
Познать многословие молчания - не книжная это выдумка, нет, не выдумка.
В переходах знакомиться с книжными героями.
Смотреть, как нескончаемый березинский чай подслушивает монолог, становящийся диалогом: "Иван Карамазов" потихоньку выздоровел, и стал самопальным богословом. Спас письмом от дюркгеймовской аномии и банального "бесовского обстояния", уныния.
Знал бы сам, чем ему обязана..
еще?
Наблюдать успешную развиртуализация питерского ранимого магистра и краснодарской кнесинки. Очарованная такими людьми, боялась разочарования. Питер показал, что - балда я, а не валькирия.
эх,
за незнающих милости - скрежет бессилия что-либо отдать. Человек не может дать больше того, чем он обладает. И он не может обладать большим, чем то, что он есть (с).
Красным личиком да об зимний лед всемирного эгоизма, своего - прежде всего. И начинания, несшиеся мощно, теряют имя действия.. Гамлет. принц Датский.
Ничего, все вынесем.
Будущее есть. Слава Богу за все.
"Если Бог мог сущностно стать человеком - неужели мы не понимаем, как велик человек? - что человек так велик, что Бог может стать человеком и человек остаётся собой?"
Хочется увидеть нынче тех, для кого есть смысл в сегодняшней полуночной бессоннице, переходе через полночь - к Воплощению.
Эх, православные, почему вас всех - итак вас на перечет по пальцам одной руки - собрать в одном месте не представляется сколько-нибудь реальным в этом подлунном мире?!
С Рождеством - всех
кто не может поверить
кто посмел поверить
всех
П.С. Стоило бегло оглянуть трансляцию московских телеканалов, чтобы понять – мы страна языческо-светская. И никак не Православная, пафос прочь.
А все равно хорошо быть русским, честное слово =))
Уже в России, еще не в Москве.. дветысячаседьмой начался - в поездах. За две недели перерыва впервые отстояла вечерню - впервые чувствую себя человеком.
Мир исключительно тесен этой зимой.
Новый год, не праздник, так - пол-праздника. К настоящему Празднику, даст Бог, буду в Москве.
Заканчивается мое скудное время за чужой клавиатурой - бывайте, други, еще услышимся!
В последние четыре недели мир стал - парадоксально тесен. Стоило только пойти на лекцию отца Андрея Кураева, как...
[люди, вы удивительные!]
_________________
Алексий, епископ Орехово-Зуевский оказался человеком, кажется, удивительным. Прежде всего - царственно-простым.
День памяти всех воинов, погибших в боях за нашу бедную, многострадальную, радостную Русь во все ее времена. От последнего отрока княжеской дружины, остановленного хазарскими стрелами, до забитых собственными солдатами русских офицеров в уплату кровавой дани революции..
"А золотые купола кому-то черный глаз слепили - ты раздражала силы зла, и, видно, так их довела, что ослепить тебя решили". "Россия" Талькова.
---------------------
Уезжаю. Простите, други! Всех обнимаю.
______________________
Петр Мамонов. З_олото. "Фома".
______________________
Анастасия, с Рождеством тебя Христовым! Радости тебе не_от_мирной, мира и непоколебимости сердечной. Будь!
_____________________
Косте Кинчеву сегодня исполнилоось - елки-палки! - 48 зим. Эх, счастья ему! Славный человек.
1.1 Надо верить и знать, что в реку нельзя зайти дважды.
Начало всякой бессмыслицы - в неожидании чуда, неизведанного, обращающее ток жизни в тошнотворное течение рутины.
Потому что ведь рутина - не в повторяемости действий, а в выхолащивании их содержания.
Изредко подгребать в заплыве по течению - вот ее лицо!!
Из бессодержательности складываются - дни для галочки, и они, пожалуй - страшнее всего, что может быть в жизни, потому что из них складывается - жизнь для галочки.
В одну реку ведь и вправду нельзя дважды войти, и молитвенное правило никогда не бывает одинаковым, и пресловутое, "скучное" "Как дела?" - всегда ни одно и то же.
Надо, чтобы в этой неодинаковости был смысл. Надо, чтобы смысл был жизнь провести в одиночной камере с одним жалким зарешеченным окном и неизменной перловкой на все дни жизни. Если такой жизни нет смысла, то его и совсем не может быть, ни в каком разнообразии.
А смысл - есть!
..для кого-то, увы - в аквариумных рыбках и коллекции тараканов..
[А ты каждую ночь
Мечешься в панцире стен,
К потолку сведя своё небо,
Ты ноешь о судьбе.
Каждую ночь
Ты насилуешь душу на чистом листе,
Но ты не веришь душе,
А как же тогда верить тебе?]
О том, что нельзя очаровываться, чтобы не разочаровываться.
1.2...посреди сих глубокомысленных выводов застало меня озарением нечто смутно знакомое, и я, споткнувшись о родную мелодию жестких гитарных струн, едва ни носом в ступеньки, выводящие из-под земли на свет Божий - сбавила шаг мыслей.
И увидела, [превратившись на малое время в Наташу Ростову с непосредственностью князя Мышкина] - человека, будто сшитого из строк Кинчевских песен, живой образ его баллад. Честное, правдивое, сильное лицо. Удивительное лицо..
И потянулся день чередой непредвиденных даров. Разменивая сотню, беспрерывно и мучительно передумываю все одно - отчего, зачем один человек должен страшиться другого?! Отчего - бояться поднять на него глаза да заглянуть в лицо?
.."Все любят Алису", настраивая гитару, произнес герой вчерашнего дня, и спел смертельно красивую "Ко мне".
[..много я перевидела гитарной братии улиц, и все они были тяжелы сосредоточенностью на своем исполнении, самоупоением каким-то. Но он - не так. А будто стоял перед невидимой за слепящим светом рамп толпой.]
[Каждая ночь
Омоет росой тех, кто верит весне.
Миром помазаны лица
Сорвиголов]
1.3. Замечение: "Нормальные люди начинают русский рок слушать в 9-м классе, а ты.."
"А я - на 5-м курсе?!"
Впрочем - нормальные люди, в 9-м классе не зачитываются Шаламовым и Солженицыном на переменах.
1.4. [Дожили..]
1.5. Если непредвиденное каждого дня складывается ислючительно из эмоциональностей, то лучше бы не было этого дня, потому как это - порабощенность.
Темень и стабильная прокуренность Дк Маи, всё лица-лица-лица - взрослые в алисовских флагах, дети с фаерами, несколько агрессивно раскрашенных лиц, флаг военно-морского флота - откуда, как? Красное на черном.
Было два Кинчева: Кинчев-шут с весьма притемненным чувством юмора и Кинчев, воплощавший нечто среднее между иноком и воином - если так можно встрочиться в тексты песен. Оба были честны и до конца правдивы, но душе приятней - последний, которого, казалось, много привычней было бы встретить в тихой очереди на исповедь, заметив отражение глаз на лике иконы.
Левин был мальчишески весел и удивительно хорош в своей веселости – кажется, сделал хулиганскую попытку прыгнуть в толпу, и всем безмятежно улыбался, замахнувшись напоследок гитарой. Банда... =)
Константин Кинчев, он же Доктор, он же на языке самых простых и давних алисоманов – Костя, от одного только нахождения в единой пространственной плоскости с которым у фанатов слетает крыша и пьянеет доселе вполне трезвая голова, показался до странности привычным человеком в моей жизненной обыденности. Никакой эйфории, восторгов, но что-то в духе: «А, ну вот и Константин Евгеньевич пришел!».
Оказалось, что для лучшей песни концерта ему нужны-то лишь – стул, микрофон, да гитара в руках...
Лицо его сделалось спокойно, полно той умудренной тишиной, которой не могло быть в нем ни двадцать, ни десять лет назад. И - надежная безнадежность «Сумерек» понеслась над головами, обнимая своей варяжской тоской весь наш сброд, касаясь до бессмысленных пивных стоек, взъерошенных голов, разнолюбивых сердец…
«Купола в России кроют корытами, чтобы реже вспоминалось о Нем»… Не пропустил. спасибо.
А потом - низким земным русским поклонам искупил он все, что могла принести с собой безумная муть тяжелого рока. В этот момент все стало на свои места.
И люди были – разные, но всегда можно было изведать, кто за чем пришел – когда в толкотне очереди вылезали они со своими куртками, продираясь к выходу: либо как красивая лицом девушка, с перекрывающими всякую красоту рыками «Дайте, бл***, пройти, на х**!!!», либо с виновато-хитрой улыбчивостью прошедшего паренька с его «Ой, прости Господи, кому это я ноги отдавил? Простите, ради Бога!!» Или безобидностью матерого рокера, прокламировавшего, что «отдавленные ноги – это не ноги! Это уже что-то другое…»
И вместе с тем - весьма сложно было, дожидаясь песен, выжить иначе, чем оградясь искони оберегающей христиан молитвой.
Хожу по комнатам - в таком виде, что определенно напоминаю себе самого настоящего грека. Откуда это я знаю, как выглядят самые настоящие греки? Охота пойти в лес, собирать огненные листья. И пойду. Почему в самую темень приходят такие блестящие мысли? На полу - гора книг почти выше колена, чуть не валится - а зачем? Затем, чтобы в самой нижней засушить один-единственный розовый лепесток. И вот еще, Бунин. "Почему с детства..." Ладно, это потом. А ведь дневник я открыла - всего-то только чтобы написать, что я напоминаю себе грека.
И все же.
"Почему с детства тянет человека даль, ширь, глубина, высота, неизвестное, опасное то, где можно размахнуться жизнью, даже потерять ее за что-нибудь или за кого-нибудь? Разве это было бы возможно, будь нашей долей только то, что есть, "что Бог дал" - только земля, только одна эта жизнь? Бог, очевидно, дал нам гораздо больше.."
Нашла! Завалявшуюся в бесконечной веренице папок заметку о вторых "Пиратах", которую настрочила с полузакрывающимися глазами сразу по пришествии из кинотеатра.
Вспомнила. Улыбнулась. Ничего менять не стала.
Немного про симфонию режиссера и оператора.
Диснеевское происхождение фильма можно легко определить по тем выразительным реакциям и наездам камеры, когда герои узнают какую-нибудь сверхбанальную вещь - сверх-ужасную по задумке сценариста. ["А в сундуке что?" (под клацание зубов) "А-а-а в сундуке... (вахтанговская пауза с "нагнетающей" музыкой; все замерли, на лицах застыло предчувствие ужаса, ах, ох, что же в сундуке, что же в сундуке?") ...Се-е-ердце Дэви Джонса!!!! А-а-а-а! (все усиленно переглядываются, изображая крайнюю степень испуганности) ах, вот как… Как же страшно-то, а мы-то не ожидали, а мы-то думали, там склад старых покрышек!"...]
Мда.. Мое «почтение» ихней режиссерской школе.
Ну что же, пройдемся по нашим любимым персонажам.
У Найтли серьезные проблемы с мотивацией к действию. Наверное, переходный возраст.
Товарищ Леголас не изменился ни на йоту, разве что сощурил более грозный взгляд на плакате, чем в первой серии. Актерского мастерства ему это не добавило. Впрочем, сойдет для местного ТЮЗа.
А вот пиратcкая парочка порадовала, особенно "на фоне всего, что совершается" - как родные уже, да, да, прерадостно видеть.
Вообще же менее сказочными стали человеческие отношения в этом фильме. Если в первой части мы благодарно созерцали эдакого обаятельного хулигана Джека Воробья, цинизм которого воспринимался как вполне извинительный атрибут лихого героя, то теперь мы узрели, чего же этот цинизм на самом деле стоит.
«Моя жизнь (даже больше - душа) за жизнь скольких-скольких людей? Сотни? О чем разговор, братан, дай только три дня!»
Джек Воробей - никакой ни романтический персонаж, ни Дубровский с его благородством - куда уж там. Чистокровный пират. Со всеми вытекающими последствиями.
Бесчисленные повороты сюжета дали повод возненавидеть Найтли. Логика ей совершенно чужда.
Ну смотрим: человек проявил себя с худшей (читай: всегдашней) стороны, убежал с тонущего корабля. Негодяй? Негодяй!! Г-гад, так сказать, наипервейший!
Но вот проходит немного эфирного времени, и негодяй, загрызенный совестью (которая оказывается все же имеется в наличие!), возвращается спасать «други своя»..
Значит, проснулось в нем нечто не по-пиратски человеческое, значит живая-то еще душа у него, а?
Ага. И делая сии радостные выводы, Найтли с чистой совестью отправляет пирата, первый раз в жизни поступившего вопреки собственному эгоизму, вместе с его начавшим оживать сердцем на верную смерть, дабы спасти драгоценную свою жопу. Так ему и надо, дескать, надо было улепетывать!
Разумеется, потом она будет надувать губки и чуть не рыдать, потому что – горько понять, что какого-никакого - а собрата убила. Но – поздно – себя мадемуазель (мадам?) уже продемонстрировала. Такое не прощается.
Норингтон. Куда, спрашивается, делать его пламенная любовь к Элизабет? Надо полагать, туда же, куда и звание командора. По-моему разумению, следовало бы лучше развивать эту сюжетную линию, нежели вытягивать, как застывшую жвачку из под парты, ахинею с Прихлопом, который, оказывается, жив, да еще и дьяволу душу продал. И тут, конечно же начинается голливудская штамповка: отчаянные взгляды отца и сына крупным планом. «Папа???? Сынок!!!!» Зуб даю, в третей серии эта сопливость закончиться хэппи эндом. Они купят домик где-нибудь в Исландии, и будут счастливо прозябать там остаток своих пенсионерских будней, проигрывая свои зубы в домино.
А лучше бы рассказали про Норрингтона, честное слово. Он заслужил.
Да-с.. Умудрилась заболеть demo-версией черной оспы - элементарнейшей детской ветрянкой! Обрекаюсь на самозаточение недели на полторы.. (вот очередной - наравне с потерей аппетита, когда все прочие голодны как волки - повод пошутковать над моим "аскетизмом"! =)
Одним из осложнений болезни стало выявление гиперповышенной мечтательности о... зиме; о снежках, которыми можно мягко поприветствовать чей-нибудь затылок.. впрочем, смотря чем затылок, можно и не мягко, если ноги длинные; о метели, нашептывающей неверный путь, о теплом-теплом тепле, под пространство которого можно втолкнуть себя из последних теплющихся сил под аккомпонемент самостоятельно выплясывающих во рту зубов.. Да.
Под окнами что-то ощутимо рвануло в мусорном баке, который тут же запылал всем своим содержимым, лопаясь от злости пузырями закупоренных бутылок, облизываясь зеленым лоскутом пламени.
Сбежались через заборы и дома - мальчишки. Приезд пожарных был вызван дружным "Ура!" и "Йе!!", после чего школьники начали хулигански скандировать: "Туши, туши, туши!"
..отдала бы завтрак с ужином вкупе, чтобы оказаться в этой детской толкучке у горящей мусорки..
Встретила в Институте социологии.. ммм.. своего дальнего однокашника, которого ненавидела в 5-м классе всеми фибрами души, потому что он был в меня влюблен, дурья башка, и все бегал по следам, пытаясь выразить эти самые свои чувства. Поэтому я всюду ходила с "вообруженной охраной" в виде сестры и Че, и мы иногда этого товарища успешно колотили.
Учат нас теперь знатоки, что маслом не надо писать все, как оно точно есть. Что на то цветная фотография. Что надо линиями искривленными и сочетаниями треугольников и квадратов передавать мысль вещи вместо самой вещи.
А я недоразумеваю, какая цветная фотография отберет нам со смыслом нужные лица и вместит в один кадр пасхальный крестный ход патриаршей переделкинской церкви через полвека после революции. Один только этот пасхальный сегодняшний ход разъяснил бы многое нам, изобрази его самыми старыми ухватками, даже без треугольников.
За полчаса до благовеста выглядит приоградье патриаршей церкви Преображения Господня как топталовка при танцплощадке далекого лихого рабочего поселка. Девки в цветных платочках и спортивных брюках (ну, и в юбках есть) голосистые, ходят по трое, по пятеро, то толкнутся в церковь, но густо там в притворе, с вечера раннего старухи места занимали, девчонки с ними перетявкнутся и наружу; то кружат по церковному двору, выкрикивают развязно, кличутся издали и разглядывают зеленые, розовые и белые огоньки, зажженные у внешних настенных икон и у могил архиереев и протопресвитеров. А парни - и здоровые, и плюгавые - все с победным выражением (кого они победили за свои пятнадцать-двадцать лет? - разве что шайбами в ворота...), все почти в кепках, шапках, кто с головой непокрытой, так не тут снял, а так ходит, каждый четвертый выпимши, каждый десятый пьян, каждый второй курит, да противно как курит, прислюнивши папиросу к нижней губе. И еще до ладана, вместо ладана, сизые клубы табачного дыма возносятся в электрическом свете от церковного двора к пасхальному небу в бурых неподвижных тучах. Плюют на асфальт, в забаву толкают друг друга, громко свистят, есть и матюгаются, несколько с транзисторными приемниками наяривают танцевалку, кто своих марух обнимает на самом проходе, и друг от друга этих девок тянут, и петушисто посматривают, и жди как бы не выхватили ножи: сперва друг на друга ножи, а там и на православных. Потому что на православных смотрит вся эта молодость не как младшие на старших, не как гости на хозяев, а как хозяева на мух.
Все же до ножей не доходит - три-четыре милиционера для прилики прохаживаются там и здесь. И мат - не воплями через весь двор, а просто в голос, в сердечном русском разговоре. Потому и милиция нарушений не видит, дружелюбно улыбается подрастающей смене. Не будет же милиция папиросы вырывать из зубов, не будет же она шапки с голов схлобучивать: ведь это на улице, и право не верить в Бога ограждено конституцией. Милиция честно видит, что вмешиваться ей не во что, уголовного дела нет.
Растесненные к ограде кладбища и к церковным стенам, верующие не то чтоб там возражать, а озираются, как бы их еще не пырнули, как бы с рук не потребовали часы, по которым сверяются последние минуты до Воскресения Христа. Здесь, вне храма, их, православных, и меньше гораздо, чем зубоскалящей, ворошащейся вольницы. Они напуганы и утеснены хуже, чем при татарах.
Татары наверное не наседали так на Светлую Заутреню.
Уголовный рубеж не перейден, а разбой бескровный, а обида душевная - в этих губах, изогнутых по-блатному, в разговорах наглых, в хохоте, ухаживаниях, выщупываниях, курении, плевоте в двух шагах от страстей Христовых. В этом победительно-презрительном виде, с которым сопляки пришли смотреть, как их деды повторяют обряды пращуров.
Между верующими мелькают одно-два мягких еврейских лица. Может крещеные, может сторонние. Осторожно посматривая, ждут крестного хода тоже.
Евреев мы все ругаем, евреи нам бесперечь мешают, а оглянуться б добро: каких мы русских тем временем вырастили? Оглянешься - остолбенеешь.
И ведь кажется не штурмовики 30-х годов, не те, что пасхи освященные вырывали из рук и улюлюкали под чертей - нет! Это как бы любознательные: хоккейный сезон по телевидению кончился, футбольный не начинался, тоска, - вот и лезут к свечному окошечку, растолкав христиан как мешки с отрубями, и, ругая "церковный бизнес", покупают зачем-то свечки.
Одно только странно: все приезжие, а все друг друга знают, и по именам. Как это у них так дружно получилось? Да не с одного ль они завода? Да не комсорг ли их тут ходит тоже? Да может эти часы им как за дружину записываются?
Ударяет колокол над головой крупными ударами - но подменный: жестяные какие-то удары вместо полнозвучных глубоких. Колокол звонит, объявляя крестный ход.
И тут-то повалили! - не верующие, нет, опять эта ревущая молодость. Теперь их вдвое и втрое навалило во двор, они спешат, сами не зная, чего ищут, какую сторону захватывать, откуда будет Ход. Зажигают красные пасхальные свечечки, а от свечек - они прикуривают, вот что! Толпятся, как бы ожидая начать фокстрот. Еще не хватает здесь пивного ларька, чтоб эти чубатые вытянувшиеся ребята - порода наша не мельчает! - сдували бы белую пену на могилы.
А с паперти уже сошла голова Хода и вот заворачивает сюда под мелкий благовест. Впереди идут два деловых человека и просят товарищей молодых сколько-нибудь расступиться. Через три шага идет лысенький пожилой мужичок вроде церковного ктитора и несет на шесте тяжеловатый граненый остекленный фонарь со свечой. Он опасливо смотрит вверх на фонарь, чтоб нести его ровно, и в стороны так же опасливо. И вот отсюда начинается картина, которую так хотелось бы написать, если б я мог: ктитор не того ли боится, что строители нового общества сейчас сомнут их, бросятся бить?.. Жуть передается и зрителю.
Девки в брюках со свечками и парни с папиросами в зубах, в кепках и в расстегнутых плащах (лица неразвитые, вздорные, самоуверенные на рубль, когда не понимают на пятак; и простогубые есть, доверчивые; много этих лиц должно быть на картине) плотно обстали и смотрят зрелище, какого за деньги нигде не увидишь.
За фонарем движутся двое хоругвей, но не раздельно, а тоже как от испуга стеснясь.
А за ними в пять рядов по две идут десять поющих женщин с толстыми горящими свечами. И все они должны быть на картине! Женщины пожилые, с твердыми отрешенными лицами, готовые и на смерть, если спустят на них тигров. А две из десяти - девушки, того самого возраста девушки, что столпились вокруг с парнями, однолетки - но как очищены их лица, сколько светлости в них.
Десять женщин поют и идут сплоченным строем. Они так торжественны, будто вокруг крестятся, молятся, каются, падают в поклоны. Эти женщины не дышат папиросным дымом, их уши завешаны от ругательств, их подошвы не чувствуют, что церковный двор обратился в танцплощадку.
Так начинается подлинный крестный ход! Что-то пробрало и зверят по обе стороны, притихли немного.
За женщинами следуют в светлых ризах священники и дьяконы, их человек семь. Но как непросторно они идут, как сбились, мешая друг другу, почти кадилом не размахнуться, орарий не поднять. А ведь здесь, не отговорили б его, мог бы идти и служить Патриарх всея Руси!..
Сжато и поспешно они проходят, а дальше - а дальше Хода нет. Никого больше нет! Никаких богомольцев в крестном ходе нет, потому что назад в храм им бы уже не забиться. Молящихся нет, но тут-то и поперла, тут-то и поперла наша бражка! Как в проломленные ворота склада, спеша захватить добычу, спеша разворовать пайки, обтираясь о каменные вереи, закруживаясь в вихрях потока - теснятся, толкаются, пробиваются парни и девки - а зачем? Сами не знают. Поглядеть, как будут попы чудаковать? Или просто толкаться - это и есть их задание?
Крестный ход без молящихся! Крестный ход без крестящихся! Крестный ход в шапках, с папиросами, с транзисторами на груди - первые ряды этой публики, как они втискиваются в ограду, должны еще обязательно попасть на картину!
И тогда она будет завершена!
Старуха крестится в стороне и говорит другой:
- В этом году хорошо, никакого фулиганства. Милиции сколько.
Ах, вот оно! Так это еще - лучший год?..
Что ж будет из этих роженых и выращенных главных наших миллионов? К чему просвещенные усилия и обнадежные предвидения раздумчивых голов? Чего доброго ждем мы от нашего будущего? Воистину: обернутся когда-нибудь и растопчут нас всех!
3. Удивительное единодушие замечаю в восприятии информации, которую деканат понимает - диаметрально противоположно. Если написано "сдать курсовые до 20 сентября", то можно с уверенностью стопроцентной сказать, что все как один задолжники принесут их аккурат 20-ого числа, причем самым поздним вечером.
Так действует, нивелируя, стирая незамысловатый предлог "до", извечная русско-студенческая аксиома: коси и забивай.
И поэтому свою курсовую дописывать я, пожалуй, сяду - завтра =)